Принято считать, что началом национально-освободительного движения в Южной Осетии стал день 23 ноября 1989 года, однако противостояние нашего народа грузинскому национализму началось двумя-тремя годами ранее открытого похода на Цхинвал. «Борьба осетинской интеллигенции началась с отстаивания статуса родного языка, – вспоминает одна из активных участниц народно-патриотического движения, доцент Зоя Битарти, – угроза дискриминации осетинского языка, а вместе с ним и целой нации как этноса вообще, стала чувствоваться уже с 1986 года и за последующие два года становилась все реальнее. Именно с вопроса языковой дискриминации грузинские националисты запланировали начать «культурный» геноцид осетинской нации». О событиях конца 80-ых, периоде «пробуждения» национального самосознания и о сегодняшнем видении проблем в области языка Зоя Александровна рассказала в интервью нашей газете.
– Уже начиная с 1986 года руководство и интеллигенция Грузии стали открыто озвучивать националистические идеи и лозунги, призывая свой народ к объединению против представителей других наций, проживающих на территории союзной республики. Прекрасно помню, как в середине 86-го года по грузинскому телевидению выступил академик Лордкипанидзе и, размышляя о судьбе своей страны, затронул и тему присутствия на ее территории представителей других национальностей, которые, по его мнению, должны знать свое место и полностью ориентироваться на поддержку политики грузинских властей. В заключении он добавил, что пойдет с кинжалом на каждого осмелившегося сказать хоть одно слово против грузинского народа. Естественно, если подобного рода призывы звучат из уст ученых такого уровня, а авторитет людей науки в советское время был непререкаем, простой народ тоже «пробуждается» и уже довольно скоро антиосетинские настроения стали явно чувствоваться и среди грузинского населения Цхинвала. Преподаватели-грузины нашего пединститута стали проводить собрания как в стенах вуза, так и на улице, перед 1-ой грузинской школой. Сказать, что мы не были в курсе того, о чем они размышляли и какие темы обсуждали, – нельзя, но мы пока как-то не придавали особого значения изменившемуся поведению своих коллег. Да, в принципе, и то, что они обсуждали, было настолько несерьезно, что в то время ничего кроме улыбки не вызывало, ведь все сводилось к тому, что грузины – особенная, избранная нация. В 1988 году местная грузинская интеллигенция в селе Ередви провела большое собрание, куда съехались практически все жители грузинских сел в таком большом количестве, что и в здании местной школы, и на территории вокруг яблоку негде было упасть. Перед собравшимися выступил Звиад Гамсахурдиа. Уже не помню как, но через несколько дней ко мне попал протокол этого собрания. Ознакомившись с речью Гамсахурдиа, я пришла в ужас – это были открытые призывы к уничтожению осетинского народа. Практически в то же самое время в газете «Коммунисти» была опубликована государственная программа развития грузинского языка. Это стало еще одной бомбой замедленного действия, ударом для осетинского народа, ведь согласно утвержденной программе грузинский язык официально должен был стать единственным государственным языком на всей территории Грузии. Это означало фактическую дискриминацию осетинского языка. Уже сразу же стали приниматься меры по реализации программы и первым шагом грузинских властей стало то, что в Южную Осетию стали ввозиться печатные машинки с грузинским шрифтом с целью заставить вести всю официальную документацию госорганов на грузинском языке. Кроме того, вся документация, поступающая из Тбилиси, уже была составлена на грузинском языке, что, безусловно, приводило в смятение многих госслужащих, не владеющих языком. Зачастую это доходило до смешного. К слову, в то время Эдуард Кокойты, Президент Республики, был секретарем горкома Комсомола и когда на его имя из Тбилиси поступили какие-то документы на грузинском языке он, как впоследствии рассказывали, подписался «Бахатыр кæнут, нæ сæ бамбæрстам» и отправил их обратно. Сейчас, конечно, это вызывает улыбку, но тогда нам всем было не до смеха.
– Как скоро наша интеллигенция смогла оценить всю серьезность ситуации, и какими были первые шаги в противодействии происходящему?
– Как я уже сказала, серьезным толчком к пробуждению стало опубликование программы развития грузинского языка. В институте многие стали высказывать мнения против ее реализации, в разговорах между собой мы сходились во мнении, что этому нужно противостоять любой ценой, но никто не знал, как это можно сделать. Речь об отстаивании территории не шла вообще, в то время никто не мог даже представить вариант вооруженного вторжения, мы просто хотели отстоять право на свой родной язык, национальную культуру. Но и это понимали далеко не все. В начале ноября 1988 года мы небольшой группой собрались в научном институте. Соня Хубаева, Алан Чочиев, Зелим Цховребов, Мурат Джиоев, Заира Хугаева, Зара Абаева, Алан Парастаев (ныне живущий в Санкт-Петербурге, не путать с другими), Зема Тедеева и я решили создать инициативную группу по поддержке статуса осетинского языка, и в тот же день обратились к ректору ЮОГПИ Р.С. Кабисову о проведении собрания по данному вопросу. К собранию мне было поручено подготовить доклад о положении родного языка и его развитии. Доклад был подготовлен после консультаций с Василием Ивановичем Абаевым и озвучен на собрании, которое по стечению обстоятельств состоялось 23 ноября 1988 года, то есть ровно за год до известного похода на Южную Осетию. Было принято решение проводить эти собрания периодически и уже с каждым разом количество наших единомышленников все больше увеличивалось. Уже в первый месяц нашей деятельности к нашему движению присоединились Нафи Джуссойты, Людвиг Чибиров, Хаджи-Мурат Дзуццаты, Владимир Икаев, Хаджи-Мурат Алборов и другие.
– Как известно, в национально-освободительном движении Южной Осетии огромную роль сыграли и представители молодежи. Как молодежь реагировала на происходящее в те дни?
– Еще в 1981 году по моей инициативе при кафедре осетинской филологии начал работать студенческий клуб «Ныхас». Мы каждый месяц вместе со студентами поднимали темы, которые влияли на национальное самосознание молодежи и выносили их на заседания клуба. Это были вопросы традиций, обычаев, культуры нашего народа, в то же время в рамках клуба практиковались встречи с выдающимися представителями осетинской интеллигенции. Это все, конечно же, влияло на патриотическое воспитание молодежи, бывало и так, что на наших вечерах принимало участие свыше 100 человек, причем не только с осетинских, но и других факультетов. Частым гостем на наших вечерах, к примеру, был Валера Хубулов. Именно эта молодежь впоследствии встала рядом с нами в первые дни основания национального движения, и с каждым днем их становилось все больше. Уже в апреле 1989 года в одной из грузинских газет была опубликована статья некоего Кванчилашвили в которой он обратился к руководству Грузии с предложением запретить проживающим на территории Грузии представителям других национальностей иметь более двоих детей. Такого рода призывы стали звучать все чаще, каждый выпад грузинской стороны вызывал новую волну протеста у осетинского общества, народ стал понимать, что без принципиального противодействия нас как нацию могут попросту стереть с лица земли. К тому времени наше движение уже насчитывало порядка 1500 человек, в рамках пединститута нам становилось уже тесно и мы приняли решение о создании организации, потребовали от властей области предоставить нам место для сборов.
– Как отреагировало руководство? Ведь фактически вы занимались оппозиционной деятельностью… Не было ли каких-либо преследований, угроз в адрес активистов движения?
– Сила народа велика в единстве. Нельзя было остановить или запугать такое количество народа. Наш Обком, в первую очередь в лице Чехоева и Качмазова преступно бездействовал, но даже при всем желании повлиять на народный порыв защитить интересы нации они уже точно не могли. Нам предоставили здание по улице Кочиева (нынешнее здание «Симда») и собравшись в очередной раз, мы избрали президиум организации, имя которой – «Адæмон Ныхас» – дал Владимир Икаев. В состав Президиума вошли Владимир Икаев, Зелим Цховребов, Алан Чочиев, Людвиг Чибиров, Дзуццаты Хаджи-Мурат и Нафи Джуссойты. Первоначально председателем организации избирались и Нафи Джуссойты, и Хаджи-Мурат Дзуццаты, но оба отказались. После этого остановились на кандидатуре Алана Чочиева. Последующие месяцы, то есть во второй половине 1989 года деятельность «Адæмон Ныхас» еще больше активизировалась. Была разработана и принята символика национального движения – герб, флаг, которые впоследствии в неизменном виде стали символами независимой Республики Южная Осетия. Всю художественную работу выполнял Тамерлан Цховребов, при непосредственной поддержке и помощи Дмитрия Медоева, опираясь на исторический анализ Алана Чочиева, Константина Кочиева и Юрия Гаглойты. И уже в начале осени на наших митингах развевались трехцветные бело-красно-желтые флаги. С этими флагами 15 октября мы поехали в село Нар на празднование дня рождения Коста Хетагурова. Помню Ахсар Джигкаев и Юрий Дзиццойты водрузили триколор над музеем Коста, что вызвало возмущение у присутствовавших там Галазова и Дзасохова, флаг был назван «тряпкой», которую немедленно заставили снять, но уже к вечеру флаг вновь развевался над селением. Рассказывать о том, что происходило в Южной Осетии после 23 ноября 1989 года, не имеет смысла, об этом сказано и написано много, воспоминания очевидцев тех событий достаточно подробны. Важно вспомнить, что борьба осетинского народа против грузинского национализма в первую очередь началась из-за реальной угрозы исчезновения родного языка.
Организация «Адæмон Ныхас» ставила перед собою цель – проконтролировать реализацию программы развития осетинского языка, принятой в 1988 году в противовес грузинской программе. Большая часть обозначенных вопросов по поднятию статуса языка была намечена на 1989-1992 годы, но в те годы до них уже никому не было дела, перед угрозой физического уничтожения, геноцида целой нации все остальные вопросы стали второстепенными.
В итоге, двадцать лет мы не имели возможности заниматься проблемами языка, конечно, за этот период наша научная интеллигенция не бездействовала, многие из нас своими силами, при полном отсутствии поддержки со стороны государства, делали попытки сказать новое, научное слово в области языка. Но если проблемы языка не возводятся в ранг национальной политики, отдельным ученым не под силу изменить ситуацию, их голос попросту не слышен.
Сейчас, после признания независимости нашего государства мы обязаны задуматься над тем, почему, то, что нам удалось отстоять с таким трудом, в данном случае я говорю о праве на родной язык, сегодня оказалось за рамками приоритетов общества?
– Может, имеет смысл пересмотреть проект программы развития осетинского языка, разработанной в 1988 года и взять за основу этот готовый документ, чтобы принять новую программу с учетом сегодняшних реалий?
– Программа развития осетинского языка принималась не только в 1988 году, вторая попытка была, если не ошибаюсь, в 2000 году. Но практически ничего из запланированного реально осуществить не удалось. В 1988 году мы внесли в программу пункт о создании национального телевидения, это и является на сегодняшний день единственным достижением из всего большого количества задач по развитию языка. Что касается вопроса о том, чтобы взять за основу готовый проект, то проблемы в вопросе разработки новой программы нет вообще. Слава Богу, люди, которые занимались разработкой этой программы и ныне здравствуют, им нужно просто самоорганизоваться. Вообще, нация, у которой есть такие выдающиеся ученые как Нафи Джуссойты и Николай Габараев, не имеет права отставать в вопросах развития языка. Конечно, у нас много трудностей материального характера, мы наблюдаем поверхностное отношение к науке, но нужно, на мой взгляд, закрыть глаза на несправедливость и заниматься своим делом. Осетинским ученым нужно, в конце концов, собраться, серьезно обсудить ситуацию, создать комиссии всех уровней, поставить перед государством конкретные вопросы и задачи и добиться их осуществления...
Рада Дзагоева
Юго-осетинская газета «Республика»