(рассказ-быль)
Хамыц - один из тех настоящих сынов Осетии, для которых не было и нет ни Севера, ни Юга в едином понятии Осетия. Он один из первых, кто сразу осознал всю тяжесть нависшей над южной частью Осетии ситуации и без промедления и всеми силами вступил в противоборство с ней. В ход пошло всё, начиная с его чисто человеческого обаяния, до всей его внутренней мощи, которая была известна многим.
Дух сына, героя, подпитываемый патриотизмом и повышенным чувством справедливости, не оставлял противнику практически никаких шансов.
За время войны, навязанной народу Южной Осетии руководством Грузии, было немало эпизодов, где мужество и выдержка Хамыца наводили ужас на его оппонентов, будь то переговоры, во множестве которых он принимал участие, или ситуации, где надо было идти любой ценой до конца.
1990 год - конец очередного «легального» пребывания Хамыца в Южной Осетии. «Легального» потому, что на всякий случай он был снабжён всеми необходимыми документами (паспорт, удостоверение, командировочные документы) представителя Красного Креста СССР Арнаутова Дмитрия Викторовича, в действительности приятеля Хамыца из Кишинёва. Согласно легенде его должны были сопровождать из Гори через Цхинвал на Северный Кавказ. Это был период, когда сообщение с Северной Осетией осуществлялось по необустроенной Зарской дороге. На самом же деле гостем в Южной Осетии Хамыц давно перестал быть. Руководил движением, оказывающим всяческую помощь Южной Осетии. Не раз рискующим, проходившим по лезвию ножа, но ни разу не усомнившимся в необходимости и правильности своих действий. Транспорт и боевые машины Советской Армии могли проезжать по территории грузинонаселенных сёл, т.к. СА ещё имела определённый авторитет в Грузии, которая не решалась открыто препятствовать продвижению армейской техники. Правда, были уже требования, чтобы военнослужащие были без оружия. Иногда представители различных международных организаций пользовались военным транспортом, бронетранспортёрами и пр., чтобы проехать через выставленные в этих селах грузинские посты. При этом грузины на своих постах могли устраивать досмотры, поэтому не было стопроцентной гарантии безопасности. В случае с Хамыцом бронетранспортёр его должен был провезти через грузинский пост в с. Кехви до территории, контролируемой дзаускими ополченцами, а оттуда уже без проблем он мог доехать до Северной Осетии.
БТР, которого дожидался Хамыц, приехал в послеобеденное время, с определённым опозданием, но он, уже имеющий опыт таких поездок, не придал этому никакого значения. Водитель и стрелок подтвердили, что перед ними поставлена задача - вывезти его за последний грузинский пост. Схема известная. У Хамыца не было никаких сомнений в том, что скоро он будет в пос. Дзау.
Из Цхинвала выехали в районе 15 часов. Без проблем проехали через посты в селениях Тамарашен, Ачабет и Курта. Документы, которые показывал водитель на постах, не вызывали никаких вопросов. Подъехали к посту в селе Кехви. «Ну, последний пост, скоро будете на месте», - решил подбодрить Хамыца водитель, тоже спешивший поскорее вернуться назад. Водитель, как обычно, вышел с документами, но на этот раз разговор почему-то затянулся. Причем он происходил на повышенных тонах с вкраплениями из мата по-грузински. Это был разговор с участием явно нетрезвых людей. Затем чем-то постучали в заднюю дверь и потребовали её открыть. Стрелок открыл дверь. Раздалась команда «Уихади!» Это был неопрятного вида грузин в сванской шапке с редким для того времени автоматом калибра 5,45. Стрелок пытался убедить «свана», что ему приказано доставить представителя Красного Креста СССР по назначению. «Иди на… со сваим эСэСэР, пониал», - отвечает ему «сван». Хамыц, не выказывая никакой тревоги и напряжения, выходит из БТРа, и попадает в окружение разношёрстной и вооружённой (он обратил внимание на несколько СКС-ов) группы, в основном пьяных грузин.
«Иди суда, ти кто такои», - спросил пьяный «сван» с автоматом, которыйсудя по всему был главным на посту. Хамыц спокойно достаёт из кармана документы и подаёт ему. Тот сгрёб их и запихнул себе в карман. Хамыц насколько можно убедительней попытался объяснить свою гуманитарную миссию, но его никто не слушал. Его объяснения грубо обрывали жёстким матом. В это время появился персонаж в бурке, замотанный в башлык. «Ряженый», почему-то подумалось Хамыцу. К удивлению, он быстро взял ситуацию под контроль. Он что-то сказал по-грузински, после чего пошёл впереди, а Хамыцу жестом указали следовать за ним. Несколько вооруженных типов сопровождали сзади. Шли по селу.
Дом, в котором устроил свой штаб грузинский командир и куда привели Хамыца, он запомнил на всю жизнь. В прихожей его обыскали, но ничего компрометирующего не нашли. Грузин, один из местных командиров, как оказалось впоследствии, актёр по профессии, сел за стол. Хамыц остался стоять. «Расказиуай, кто ти и что здес делаеш?» Хамыц спокойно рассказал «свою» легенду. «Дакументи ест?», - спрашивает актёр. «Документы у старшего вашего поста», - объяснил Хамыц. Актёр быстро посылает за документами. Их приносят довольно быстро, скомканными. Разворачивает. «Кто тебе эта нарисауал?» - спрашивает. В документах была приманка: номера двух телефонов в ЦК Красного Креста в Москве. С этих телефонов в любой момент могли подтвердить, что представитель Красного Креста Дмитрий Викторович Арнаутов находится с гуманитарной миссией в Грузии.
К счастью, приманка сработала. Изучив документы, «актёр» говорит: «Заутра ми будим знат, кто ти такои. Заутра ми с табои разбериомса. Знаеш, што ми с табои сделаем? Ми с табои шутит ни будем. Ти знаеш, с кем разгавариваеш. Видел этих лудей, я тебе их отдам. Они парвут тебе на куски, знаеш…»
Хамыц, не теряя самообладания, попытался объяснить, что с представителями Красного Креста в цивилизованной стране так не поступают, что за его миссией следят из Москвы, что обо всех ЧП подобного рода сообщается в штаб-квартиру Международного Комитета Красного Креста в Женеве, и информация распространяется по всему миру. Говорил, что это нанесёт серьёзнейший удар по международному престижу Грузии, пострадает авторитет грузин как цивилизованного народа (об истинной их «цивилизованности» он знал не понаслышке). Объяснял, что после такого инцидента любая международная гуманитарная организация крепко задумается, прежде чем направлять своих представителей в Грузию.
Хамыц настолько вошёл в роль, что сам начал верить в то, что он не Хамицев Валерий Лактиевич, мощный и не менее перспективный в своё время борец плеяды Сослана Андиева, Бориса Бигаева, Ильи Матэ, Эльбруса Икаева и других, а Арнаутов Дмитрий Викторович, клерк среднего уровня из Комитета Красного Креста. Он был настолько спокоен и убедителен, что даже физическая форма, в которой он находился в то время и которая определялась с одного взгляда, уже не брались во внимание пленившими его горе-вояками. Они своей шкурой, как иногда дворняжка чувствует породистого бойца-волкодава, чувствовали его мощь, то, как крепко он стоит на ногах. Они не учли, что редко какой представитель гуманитарных миссий отличается такой мощной шеей и изломанными ушами. Не знали, скольких прославленных грузин, начиная с «красавчика» Малхаза Мерманишвили, Мачавариани и многих других Хамыц разрывал на борцовском ковре ещё будучи совсем юным парнем. Изменись ситуация на миг и не будь у них такого количества оружия, к тому же ещё и легенды о бедном Арнаутове, Хамыц не задумываясь, в два счёта мог бы очень жёстко разделаться с этой пьяной шушерой.
В общем, обоюдопонятный и «приятный» разговор затянулся на пару часов. Командир вызвал конвой, среди которых за старшего был один, лет пятидесяти. Он и дальше был конвоиром Хамыца, его опекуном. На старенькой «Ниве» Хамыца повезли обратно в сторону поста, где после небольшой задержки, переехали на противоположный берег реки Лиахва и отправились в сторону села Хеит. По пути узник впервые услышал «паставшикиа патавшики». Он, конечно же, понял, что разговор шёл о нём, что он подозревается в поставках оружия в Южную Осетию.
В спортивном зале села Хеит было «оборудовано» помещение для содержания заложников. Низенький, естественно, без света и отопления, с отсыревшими насквозь стенами зал стал обиталищем Хамыца на неопределённое время. Несколько грязных, на этот раз уже спортивных «матов», если не обращать внимания на вонь, привносили элемент уюта. Так как он был один, но будучи уверенным, что его без присмотра не оставят, Хамыц попытался как-то обдумать создавшуюся ситуацию. Одно казалось ему несомненным, а именно - во что бы то ни стало придерживаться легенды и держаться до конца. Найти удобную позу в создавшихся условиях оказалось делом непростым. В результате он и не понял, как провел ночь, когда спал, а когда бодрствовал. Мысли были разные - от негодования за принятие решения ехать не по Зарской дороге, до констатации того, что пока ничего из ряда вон выходящего не произошло, и, даст Бог, пронесёт.
Утро наступило довольно быстро, или так показалось. В деталях рассмотрев «свою» ночлежку и сделав вывод, что небольшие окна с одной сторону в зале были наспех зарешечены разного рода арматурой, Хамыц почему-то ждал развязки. Уверенность в том, что он будет представлен какому-нибудь лицу с достаточными полномочиями, который обязательно разберётся с представителем Красного Креста, его не покидала. Что они непременно поступят соответственно его статусу.
Часов в 11 снаружи послышались какие-то голоса и звук приближающихся шагов. Дверь открылась, вошли четверо, среди них вчерашний конвоир. Он за главного. «Ну што, харашо атдахнил, иди суда, - и взял Хамыца за грудки. Помощник справа нанёс удар, стоящий рядом изобразил попытку ему помешать. - Паидиом», - и его выталкивают на улицу. Там человек 10, в основном молодых, правда, без оружия. Чувствовалось возбуждение. У некоторых в руках палки. Они подступили ближе. Тот, который ударил Хамыца, что-то кричал по-грузински, явно возбуждая толпу. Конвоир грязно заругался и время от времени повторял «чвени мицъа, чвени мицъа» (наша земля). Одной рукой держа за одежду, другой нанёс Хамыцу достаточно неуклюжий удар, который послужил сигналом для остальных.
Налетели молодые с палками и начали с ожесточением избивать пленника. Тут сработал закон своры, когда отдельно каждая собака боится, но, поглядывая друг на друга, становятся смелее, и самое главное - злее. Это очень показательно для грузин. Есть эпизод времён нашествия татаро-монгол на Аланию, когда всадник, въехавший во двор и не встретив сопротивления, сделал круг и двинулся было обратно. Но в это время маленький ребёнок, сидящий во дворе, невольно пытаясь проследить за движением коня, свалился набок. Всадник резко спрыгнул с коня, подбежал к ребёнку, посадил его обратно, подложил к нему лежащий рядом чурбан, вскочил на коня и ускакал. Но потом, как пишет автор, когда в Аланию вошли войска Джугели, началась настоящая война против стариков, детей и женщин. Как говорят, из песни слов не выкинешь…
А сегодня толпа работала по Хамыцу. Во-первых, потому, что это можно было делать безнаказанно, во-вторых, она ему не простила того, что он не был на них похож. Уклониться было невозможно. При этом старший, по всей видимости, имеющий уже опыт подобных расправ, всё время кричал. Хамыц ясно разобрал слово «пехеби», которое повторялось несколько раз. По дальнейшим действиям толпы он понял, что он их направлял. Совсем не забивать, а бить по ногам. Это они делали очень чувствительно. У Хамыца, не привыкшего к роли избиваемого, промелькнула мысль перейти из пассивного сопротивления в активное нападение. Благо, состояние ещё вполне позволяло. При этом первой жертвой бы стал конвоир, стоящий ближе всех, которого он мог отправить на небеса с одного удара, а там будет видно. Однако осознание того, что нужно играть роль представителя Красного Креста до конца, его останавливало. Он внушал себе, что даже в мелочах обязан руководствоваться принципами представляемой им организации и статусом её члена. Это однозначно спасло Хамыца, потому как у нескольких человек включая конвоира, оружие было точно. С другой стороны, он понимал, что легенда тоже небезупречна. Она предназначалась для преодоления рядового грузинского поста, а вот перекрёстной проверки, например, через Красный Крест Грузии, могла не выдержать. Была надежда, что до этого не дойдёт. Хамыцу казалось, что Красный Крест мог насторожиться и затребовать своего представителя - живого или мёртвого, и принять определённые меры, поэтому грузины вряд ли к ним обратятся.
В какой-то момент главный останавливает избиение, крича что-то по-своему, и потянул Хамыца в сторону дверей зала. «Иди дауаи, захади, уечером апиат будим гауарит». Пересиливая боль, пленник пошёл в сторону двери. Были повреждены правое плечо, рука и, конечно, ноги.
Конвоир слово сдержал, как и обещал, вечером они опять пришли. Открыли дверь и потребовали выйти из зала. Хамыц поднялся с грязного мата, и пошёл в сторону дверей, явно превозмогая боль и сильно хромая на правую ногу. «Я уже ходить не могу», - возмущённо говорит он. Его схватили и вытащили на улицу. Там те же четверо, на этот раз один - с двустволкой. Старший обращается: «Гауарит будем?» - «О чём? Давай поговорим», - спокойно ответил Хамыц. И дабавляет: «Прошу связать меня по телефону с ЦК Красного Креста, и вы тогда убедитесь, что я вас не обманываю». Это раздражает конвоира, он ругается и кричит: «Цэка здес цэка», - и бьёт Хамыца. Затем подозвал одного из сопровождающих: «Уша!». Тот подошёл, в руках у него что-то завёрнутое в чёрную тряпку. «Уазми», - протягивает он. В тряпке хлеб и несколько яблок. Удивительно, но только сейчас Хамыц вспомнил о том, как давно он не ел. Напоследок конвоир, показывая на большое дерево, росшее метрах в сорока от входа в зал, говорит: «Заутра придиом, аттуда будиш сматрет свой Цэка, пониал?». До сих пор он свои обещания держал, подумалось Хамыцу.
Из валявшихся матов одни были грязные, а другие очень грязные, поэтому Хамыц выбрал себе из первой категории и попытался поудобнее расположиться.
Мысли менялись одна на другую. Он поймал себя на том, что сожалеет, почему упустил возможность нападения, когда его избивали. Тем более что боль давала понять: момент упущен.
В полудрёме Хамыцу видится, как он маленький едет с отцом в «одноконке». Отец, бывало, отдаст ему вожжи и он, счастливый от своей самостоятельности, пытался управлять экипажем. Довольный отец в это время обычно вполголоса распевал песни «Бæтæйы фырттæ», «Ларсаг хъуыдайнат», «Ботазы зарæг». Хамыц на какое-то время окунулся в безоблачное своё детство. Потом действительность взяла верх, и он снова погрузился в размышления о создавшейся ситуации. Он понимал, что конвоир с помощниками пешки в этой ситуации, они не решают ничего. А тех, кто ими управляет, он не знает. Как выйти из создавшейся ситуации, что предпринять? Чего они добиваются? Второе утро в заточении было тяжелее. Сказывались бессонная ночь, голод, холод и побои.
В первой половине дня опять появился конвоир, с ним двое из вчерашних, и один новый, помоложе. Старший показывает жестом к двери. Тяжело ступая, Хамыц выходит. Его подталкивают по направлению к дереву. Ступать на ноги тяжело. Все мышцы повреждены, отбиты, но остановиться не дают. «Бистра, бистра», - подгоняют его. Рядом идёт молодой и говорит вполне сносно по-русски: «Не останавливайся, слышишь, не останавливайся. Иди, иди, я тебе говорю». Видно было, что его привели специально, для работы с ним. Дальше он доверительно говорит: «Имей в виду, у тебя только один выход. Знаешь, наши позвонили в Москву, там есть «Мзиури» (культурный центр в Москве), а они позвонили в Красный Крест и там ответили, что человека с таким именем нет. Тебе надо рассказать, зачем ты сюда приехал».
Хамыц понимал, что это обман, что в Москве не могли так ответить. «У тебя один выход. Отсюда ты никуда не денешься, скажи честно, для чего ты ездил в Цхинвали, что ты там делал. И ты увидишь - с тобой тогда по-другому будут говорить». Хамыц начинает убеждать: «Я в первый раз в Закавказье, я приехал в Грузию. До этого я не знал, где грузины, где осетины. Красному Кресту нет разницы, на каком языке говорит человек. Красный Крест преследует исключительно гуманитарные цели. Я вижу, ты человек образованный, грамотный, понимаешь всё как есть, ты бы мог сам во всём разобраться. У тебя же есть возможность позвонить в КК в Москву, и ты получишь ответ». Молодой отвечает: «Позвонить могу, но в этом нет необходимости, уже звонили и ответ не в твою пользу. Теперь ты должен сказать правду».
Хамыц спрашивает: «Вы про кого спрашивали в КК, какое имя называли? Вы хотя бы знаете, как моё имя, как моя фамилия?». Он обращает внимание на растерянность, которую вызвал этот вопрос у молодого. Затем молодой что-то спросил у сопровождающих, видно, справился о имени и фамилии, но судя по всему, они тоже ничего не прояснили. Ну вот, дошли до дерева, с которого Хамыц, согласно обещанию должен смотреть на «свои Цэка». Остановились и молодой проникновенно начал: «Пойми, последний раз говорю. Ты слово понимаешь? У тебя два выхода. Честно сказать, что ты делал в Цхинвали, для чего приехал, второй - вот…», - и он указал кивком на дерево. «Мне тебе сказать больше нечего, но ты мне скажи, как тебя зовут», - ответил Хамыц. «Шота»,- назвался молодой. «Шота, вот если бы я тебя уговаривал, что ты не Шота, а Николай, что бы ты ответил? Шота, я уверен, в Красном Кресте уже обеспокоены и наводят справки обо мне, я уверен - меня уже ищут, и ты в этом можешь легко убедиться. Я уже должен быть в ЦК, В Москве».
Молодой махнул рукой и подошёл к сопровождающим. Обменявшись несколькими фразами, трое из них подходят и начинают избивать Хамыца. Уклоняться он не в состоянии, да и они уже «поставили» удар. Хамыц упал, Конвоир из полушубка вытащил тонкий буксировочный трос и накинул ему на шею. Хамыца начали тянуть к дереву. Он мельком кинул взгляд на сук, через, который они собирались перекинуть трос, и у него мелькнула мысль, выдержит ли он. Шота, с которым уже был знаком Хамыц, очень обеспокоенно бегал, что-то кричал, кидался на остальных. Впечатление было такое, что он утерял всякий контроль над происходящим. С окрестных домов начали выглядывать люди, послышались какие-то женские взвизгивания, которые даже удивили Хамыца. Далее обретший решительность Шота вырывает из рук конвоира трос, снимает петлю с шеи Хамыца и с некоторым облегчением говорит: «Ты разумный человек. Ты понимаешь, что уже мог висеть на этом дереве. Ва-а-а, не могу понять». Хамыц посмотрел на него с осознанием того, что об активной обороне речи уже, к сожалению, быть не может. Он был совсем не в той форме.
Этот эпизод закончился так же неожиданно, как и начался.
Хамыца бросили, предоставив возможность обмозговать происходящее. Попахивало каким-то сценарием. Хамыц думал.
Какая информация может быть у грузин? Что они могут знать о нём? Какой линии поведения придерживаться, и, самое главное, как из создавшейся ситуации выпутаться? Не самые простые вопросы для его теперешнего состояния. В одном он был уверен, что никаких фактов о его действительной роли и деятельности у них нет. Это очевидно, иначе бы они не тянули.
Звонили ли они в КК? Вряд ли. Кто-то пока невидимый направляет ситуацию. Возможно, даже с достаточными властными полномочиями. Было понятно, что с Хамыцом увязали какой-то план, раз «работа» с ним продолжается, вплоть до имитации казни. Если учесть политическую ситуацию, что на дворе 90-ый год и идёт активный поиск компрометирующего осетин материала, да ещё учесть инкриминируемое ему «паставшик, паставшик», то становится ясно. Регулярность и нарастающая жестокость работы объясняются желанием любой ценой сломать его. Подчинить своей воле. Заставить признаться в поставках оружия в Цхинвал. И затем, по сценарию, перед камерой получить чистосердечное признание участника и свидетеля тайных поставок оружия для экстремистов Южной Осетии. О грязных технологиях грузинских властей Хамыцу было известно, и он уже не сомневался, что он для грузин - кандидат №1 в клиенты Наны Гонгадзе, которая из кожи вон лезла, чтобы громогласно на всю страну заявить о коварстве и кровожадности осетин, тем более, что её репортажи были востребованы не только в Грузии, но и продажными на то время СМИ СССР, или того, что от него оставалось. Затем, по всей видимости, должны были последовать репортажи с «чистосердечными» признаниями и громкие в связи с этим заявления высокопоставленных грузинских чиновников, о том, что грузинское руководство просто вынуждено принимать соответствующие меры, и так далее.
Было понятно, что план проработан тщательно. И для её реализации грузины не жалели сил. Одного только они не учли, он не совпадал с планом Хамыца. Конечно, то, что он в такой ситуации, не могло не вызывать досады. Он это считал оплошностью, но вместе с тем это был не тот человек, которого можно было сломать. Узнай грузины об истинной роли и месте Хамыца в зарождающейся новой осетинской действительности, в которой поставки оружия расценивалось как само собой разумеющееся, они бы сделали это достоянием всей планеты. Хамыц вспоминал несколько репортажей с участием «сломавшихся» осетин, которые «чистосердечно» признали свою вину. На них больно было смотреть. Конечно, ему было неясно, как будут развиваться события дальше, но как он должен себя вести вне зависимости от ситуации, он знал твёрдо.
Первое - почему-то думалось, надо встретиться с «артистом». Подсознательно Хамыц чувствовал его роль как одну из ключевых. Он знал, что хуже быть не может. Но как этого добиться? Вспоминал день пленения. Как он, артист, контролировал ситуацию. Он устроил первый допрос, он распорядился отвезти его в Хеити. Чувствовалось его присутствие. При нём был определён статус Хамыца как «паставшика».
Шли дни. Однообразие их угнетало. Уже рад бывал появлению хоть кого. Хотя ничего хорошего это не сулило. Ведро воды - это всё, что было ему предоставлено для поддержания жизни. Если бы не физическая боль, чувство голода и чувство досады из-за неспособности повлиять на ситуацию то время как будто застыло. На 10-ый день примерно в обеденное время послышалась какая-то возня. Звук мотора. Дверь открывают и Хамыца выводят на улицу. Какие-то машины, какие-то люди, и самое интересное, что внесло определённое оживление в происходящее, это появление «артиста», того самого, «ряженого».
«Да, интересно, с чем или зачем он явился?» - подумалось Хамыцу. Становилось ясно, что что-то меняется.
На той же старенькой «Ниве», втроём, в сопровождении ещё одной машины, его привезли в уже известный ему штаб в селе Кехви. В прихожей почему-то много людей с оружием, видимо, чья-то охрана, в помещении один человек - это Важа Адамия. Хамыц узнал его сразу, помнил его с митинга 23 ноября, да и по телевизору он часто мелькал. На то время Важа Адамия был лидером неформалов «Цхинвальского региона», он командовал грузинскими националистическими вооружёнными формированиями в Южной Осетии. Он позиционировался как преданный соратник и друг Гамсахурдиа. Это позже он со своими сторонниками присоединится к Китовани и станет активным участником беспорядков в Тбилиси, завершившихся свержением Гамсахурдиа.
В помещении Хамыц и Адамия. Пристально смотрит в глаза, выдерживает паузу и затем говорит: «Мы тебе дали 10 дней для того, чтобы ты хорошо обдумал, где ты находишься и с кем имеешь дело. Ты, за это время мог сделать для себя правильный выбор, но ты этого не сделал, поэтому всё, что с тобой произошло, а особенно то, что произойдёт, твоя собственная вина».
Хамыц спокойно ответил: «Я знаю, с кем имею дело. Я приехал для оказания помощи нуждающимся. Я понимаю, что произошла ошибка, недоразумение. Всё должно проясниться. Моя задача - определить, в чём есть необходимость, какие и в каком количестве медикаменты направлять в первую очередь в Грузию. КК намерен организовать постоянный контроль за гуманитарной ситуацией в регионе, планирует наладить регулярные поставки в том числе и из Ставропольского и Краснодарского краёв. Уж вы-то можете это легко проверить. Вам достаточно одного звонка».
Глядя с нескрываемым раздражением, Адамия говорит: «Слушай, посмотри, кто перед тобой сидит. Либо ты сам идиот, либо из меня хочешь сделать идиота. К твоему сведению, наши люди два раза официально запросили КК. Ответ один: такого человека у нас нет и не было…»
Хамыцу было понятно, что это тоже ложь, и для большей убедительности своей позиции он заявил: «Я понимаю, когда необразованные, озлобленные люди, к каковым я и попал, могут использовать в разговоре со мной нецензурную лексику, но слышать от высокопоставленного государственного чиновника подобное к себе обращение меня удивляет. Я одиннадцать лет работаю в КК, но ни разу в подобную ситуацию не попадал».
«Ну что же, - Адамия делает театральный жест руками. - Если ты по-прежнему утверждаешь, что являешься работником КК, то я снимаю с себя всякую ответственность». Он зовёт «ряженого», демонстрируя недовольство. «Ряженый» выводит Хамыца в прихожую, затем его опять зовёт Адамия и громко кричит на него, видимо, выражая недовольство результатами работы с пленником. Кругом напряжение, которое чувствуется во всём. Лица угрюмые.
Около 16. 00 везут Хамыца опять повезли в Хеити. За всё время заточения Хамыц не узрел в действиях конвоиров особой живости или изобретательности ума, хотя кое-что они придумать пытались.
Вечером того же дня дверь в зал открывается и, к удивлению Хамыца, в дверях появляется конвоир с женщиной лет семидесяти. Она что-то поддерживает в фартуке. Конвоир выходит и прикрывает дверь. Женщина, пытаясь придать лицу страдальческое выражение, говорит по-осетински, но с сильным грузинским акцентом: «Ваиме, ци бакустай дахицан, ци букустай. Цаман на захтай чи да. Ма да мах акодтаикам ардиге. Аз дар ирон дан. Манна дин гицъил харинаг ама бахар, да фахъау. Манна дин хачапури ма бахар» ( Ой, ой, что ты наделал? Почему же не признаешься, кто ты. Мы бы тебя забрали отсюда. Я тоже осетинка. Вот тебе немножко еды. Поешь, дорогой). Хамыц, молча глядевший на неё, думал: неужели это всё, на что хватило их изобретательности?
«Что вы говорите, я вас не понимаю, скажите по-русски», - обратился он к женщине.
«Гицъцъил кабар бахар, даниста, - повторяет она. - Ацаудзистам хадзарма, аз дам факасдзан, ма чизг дар дин факасдзан» (Поешь, дорогой. Пойдём домой, я буду за тобой ухаживать, и моя дочь тоже). После того, как Хамыц третий раз ответил по-русски, она резко изменившись в лице и бросила: «Ацу вада ма фидбилиз дар ахас ма ам баззай» (Да пропади ты пропадом, подыхай голодный). Неужели на это рассчитывали, думал Хамыц.
Между тем провал очередной попытки «расколоть его» готовил Хамыцу новые испытания, и он это осознавал. Женщину сменил конвоир. «Хачапур» уже не предлагают. Ругается, кричит, демонстративно кусает руку, тем самым, видимо, показывая, что была бы его воля, он бы не пощадил. На этот раз обошлось без рукоприкладства, что удивило Хамыца. Дверь захлопнулась и наступила какая-то зловещая тишина.
Непонятные предчувствия, тревога, настороженность сменяли друг друга. Врага они во мне почувствовали сразу», - думал Хамыц. Не расправились потому, что решили использовать его в своих целях. Они хотели получить «факты», которые бы были предъявлены тем же союзным властям, обвинив их в антигрузинской политике. Собираясь заявить о своём суверенитете, они использовали любые методы для обоснования своего решения и не брезговали ничем, в том числе подтасовкой фактов, откровенным обманом и многим другим.
Наверняка о Хамыце было доложено, что схвачена важная фигура, которая скоро заговорит именно так, как нужно. Однако последовало разочарование, и это вряд ли повысит авторитет тех, кто направлял ситуацию. Ситуация зашла в тупик. Единственное, что немного обнадёживало, это то, что грузины так и не смогли выяснить, кто он. И в таком случае вряд ли посмеют принять радикальные меры. А вдруг он на самом деле представитель КК? Будет много шума, обвинений в адрес Грузии. Это в данной ситуации очень нежелательно. С другой стороны, ситуация может получить и такое развитие, когда КК СССР начнёт искать своего сотрудника и обнаружится, что он убит. Причём убит не кем-ни- будь, а дикарями-осетинами, которым чуждо всё человеческое. Это они не понимают и не уважают гуманитарных принципов цивилизованного мира. В целом ощущение скорой развязки витало в воздухе, но какой именно?..
С этими мыслями прошел день. Стемнело, и ожидание чего-то тревожного начало принимать свои очертания.
Вернулся конвоир с подручными. У одного из них фонарь летучая мышь, у другого обычный фонарик. Светят Хамыцу в глаза и командуют: «Уихади!» Сильно припадая на распухшую ногу, Хамыц выходит на улицу. Там трое, и его знакомый Шота с карабином СКС. Шота говорит: «Иди вперёд, прямо, не сворачивай». Конвоир с подручным уже на лошадях, с автоматами наперевес.
Конвоир даёт какие-то указания по-грузински, подчёркивая своим тоном серьёзность и неотвратимость происходящего действа. В голове у Хамыца сумбур. Шота продолжает: «Ты понимаешь, куда тебя ведут? У тебя всего минут пять, решай сам. Тебе достаточно сказать правду, и мы повернём обратно, а завтра для тебя начнётся новый день». О намерениях конвоиров весьма красноречиво говорила ситуация. Сомнений в том, что всё же наступил тот момент, не оставалось. Шли на юг, свернув налево, преодолели небольшой подъём и прошли ещё метров 70.
Раздаётся голос конвоира: «Паслушаи, Крест, ну, где паидиош, лотка паидиош или метро паидиош?». «Интересно,что он имеет в виду?», промелькнуло в голове у Хамыца. «Наверное, спрашивает, в реку меня сбросить или закопать в землю?» Затем раздался приказ: «Стой!» Подошедший Шота говорит: «Ну, не молчи. Ты же знаешь, для чего тебя сюда привели. Говори правду». Хамыц слышал его, но думал о своём. В памяти всплывали разные лица, даже такие, о которых он вроде давно забыл. Представилась внезапно мать, которой сообщили, что его расстреляли. Она же за порог его не выпускала, пока не осенит крестом. Он для неё всегда был тихим, рассудительным и покладистым сыном. Что с ней будет? Представил родственников, их плач, рыдания. И тут же: «В воду, в воду. Конечно же. Может, не найдут, и мать решит, что он пропал без вести. Пускай лучше ждёт, пусть живёт с надеждой».
В это время удивительным образом ушёл страх. От усталости ли, от боли? Одно было однозначно. Никакой слабости.
Подбегает Шота, что-то кричит. Хамыц смотрит на него без эмоций. Шота пяткой наносит удар по ступне, очень болезненно. «Ты сумасшедший? Ты не понимаешь, что я тебе говорю? Ты сошёл с ума?» - дальше кричит своим, но почему-то по русски. - Он сошёл с ума! Ничего не слышит!» Это вывело Хамыца из оцепенения. Конвоир что-то кричит Шота, тот отбегает в сторону всадников. Видны только их силуэты. Раздался лязг затворов, вспышки, и автоматные очереди с двух сторон взорвали ночную тишину. Они показались очень длинными. Затем всё стихло. «Почему я не падаю, почему я не чувствую боли, неужели меня уже нет, неужели это так просто», - пролетели мысли. Хамыц делает непроизвольный вдох, больше для того, чтобы убедиться, что это реальность. В следующее мгновение пули рассекают воздух с левой от Хамыца стороны, после чего оттуда донеслось: «Оу, Крест! Штани мокрие?». Хамыц пытается не подавать виду. Идёт анализ происходящего, но ничего вразумительного. Чего ещё ждать, непонятно. Подходит Шота. «Как сюда шёл, так иди обратно, по этой дороге», - говорит он. «Неужели всё кончилось?» - недоумевает Хамыц. «Что это было? Что дальше?»
Шота идёт рядом. Конвоиры о чём-то переговариваются. «Знаешь, что они говорят», - спрашивает Шота. - они тебя хотят отдать братьям Уиро (кличка одного из свирепствующих головорезов, означающая по-грузински осёл. Охота за ним шла долго, и его постигла достойная кара.). Знаешь, что это за люди, что они с тобой сделают? Они тебя съедят. Они тебя сырым съедят, знаешь?». Добрались до злополучного, почему-то сейчас особенно ненавистного зала. Эта ночь была самой непонятной. В голове стоял оглушающий шум от автоматных очередей. Мысли путались. Внезапные искорки радости, откуда-то появляющиеся в голове, мгновенно гасли от неопределённости. «Могли же расстрелять, почему они этого не сделали? Значит, что-то мешает, что-то серьёзное». Хамыц не смог сомкнуть глаз до самого утра. Что-то предвещало развязку, но с какой стороны и в каком виде, он представления не имел. Послышались голоса. Открылась дверь. В дверях всё тот же конвоир. «Что на этот раз?» - подумал Хамыц. - Почему он один?»
«Бистра ставай и вихади», - сказал конвоир. Уже известная «Нива» и тёмно-зелёная «шестёрка». Двое незнакомцев ведут Хамыца к «шестёрке». «Стой! Руки!». – «А! У них наручники, значит, из МВД», - подумал Хамыц. Садясь в машину, он услышал шум подъезжающей машины. Из неё выходит «ряженый», чему Хамыц почему-то даже обрадовался. Конвоир подошел и доложил, видимо, о вчерашнем «расстреле». Затем обмен короткими фразами, и все быстро разбегаются по машинам. Впереди едет «Ряженый». Снова Кехви, и снова известный штаб. «Ряженый» заходит, садится, закидывает ногу на ногу. Заводят Хамыца. Он долго и пристально смотрит, затем изрекает: «Вабше ти маладец. Слушай меня внимателна. Я ни знаю, кто ти такой. Американец, немец, малдаванин, русский. Один знаю, тебе павезло. Мне сказали, чтобы я тебе отпустил. Теперь иди, чтобы я болше тебе не видел. Пониал? Давай!»
Хамыц не верил своим ушам, но он, конечно же не мог выказать это своим поведением, поэтому он беспристрастно сказал: «Я не могу никуда идти без документов. Где мой паспорт, где моё удостоверение? Верните мне их. Как я должен, по-вашему, добираться до Москвы? Меня же задержат на первом же посту». – «Здес тебе уже никто не задержит, хочешь жит, через пиат секунд чтоб тебе здес не била». - «Через три месяца в составе группы представителей КК я буду в Тбилиси, там буду вынужден заявить протест в связи с этим вопиющим фактом. Затем последует обращение в международный Гаагский суд, вам придётся очень серьёзно отвечать за свои действия», - заявил Хамыц, пока ещё не веря, но понимая, что дальнейшие разговоры излишни и не надо испытывать судьбу. «Иди, иди! Тбилиси никаво не принимает», - жестом указав на выход, произнёс «ряженый».
Хамыц встал, придавая решительность своим действиям, дабы не обнаружить, что его одолевают сомнения относительно происходящего, и вышел на улицу. Огромное количество вооружённых людей, все как один повернулись в его сторону. Чувствуя, что каждый из находящихся там с удовольствием растерзал бы его не задумываясь, будь на то их воля, он направился к «своей» шестёрке, на которой его сюда и доставили».
«Слышишь, сделай доброе дело, довези до первого населённого пункта, откуда я могу поехать на Северный Кавказ», - обратился Хамыц к водителю, как будто и не знал, что село называется Гуфта. «Бензин нету», - последовал ответ.
Ничего не оставалось делать, как двинуться по трассе на север. Дойдя до поста, Хамыц почувствовал напряжение, которое там царило, но при этом в его адрес не было произнесено ни единого слова, только молчаливые взоры. Миновав пост и пройдя метров сто, он подумал: «Неужели этот кошмар завершился? Что этому поспособствовало?» Он шёл и думал. Он шёл уже по нейтральной зоне, когда впереди увидел вооружённых людей. Наши, подумал Хамыц сначала, но потом, обратив внимание на то, как они на него смотрели, он понял, это один из «диких постов», каковые встречались. Это были люди, которые никому не подчинялись и стояли в ожидании добычи. Эмоциональное состояние вмиг вернулось к прежнему. Ему вдруг явственно показалось, что грузины, конечно же, знали о существовании этого «дикого» поста, более того, отпустили его намеренно, тем самым сняв с себя ответственность, но будучи уверенными, что живым он его не преодолеет. «Как же я мог им поверить?» - сокрушался про себя Хамыц, но ни сворачивать, ни предпринимать каких-то мер не было никакого желания.
Он шёл медленно, ожидая, что будет дальше. К его удивлению, ничего не происходило. Он поравнялся с напряжённо разглядывающими его людьми, устало приостановился, поздоровался, и, как ни в чём не бывало, продолжил идти. Он не мог понять: «Неужели здесь тоже пронесло? Как? Тоже предупреждены?» Тем не менее, он ждал автоматной очереди сзади. Несколько минут превратились в вечность. Он понял, что достаточно прошёл даже для того, чтобы прикончить его на «вражеской» территории.
Он остановился, оглянулся и понял, что ушёл далеко за поворот, который делал его уже недосягаемым для грузин. «И всё-таки всё закончилось», - сам себе сказал Хамыц, и поднял взор к небу. Только сейчас он обратил внимание, что день по весеннему тёплый и ясный. Его переполняло ощущение избавления от чреватой самыми непредсказуемыми последствиями ситуации.
Хамыц шёл и то с усмешкой, то с содроганием вспоминал эпизоды последних дней. Что-то уже теряло остроту, во что-то не верилось, что так могло быть. Он не знал, что это только начало пути длиною в 20 лет, полных коварства, подлости, жестокости и людского горя.
…Это потом стало известно, чего стоило Джахъо ( Цховребову Алику Ясоновичу) - другу и соратнику Валерия Хамицева, который только на третий день после пленения Валерия узнал об этом, вызволить его из когтей смерти. И это не было последним эпизодом удачного взаимодействия тандема Джахъо – Хамыц, даже на самом высоком уровне. Они останутся в истории Осетии.
