Становление православного христианства в нашей Республике, в силу советского атеизма, носило характер не быстрый и не простой. Долгие годы, по крупинкам, из сонного небытия приходилось возрождать в Осетии православие. И сейчас, когда мы более или менее стали понимать основы этого учения, когда на праздники большинство горожан приходят в храм поставить свечи и помолиться, нам кажется, что эта вера была с нами всегда.
Но даже сейчас возникают моменты, которые бывают не совсем понятны простому человеку. Кое-что из происходящего даже носит негативный характер. А потому многие горожане часто недоумённо пожимают плечами в ответ на вопросы по церковной теме. Чтобы получить разъяснения из первых, что называется, уст, мы обратились к благочинному города Цхинвал иерею Якову Хетагурову. Мы начали нашу беседу с вопроса о нём самом.
– Из наших цхинвальских парней редко кто избирает для себя по жизни путь служения Господу. Таких молодых людей даже в наше время, увы, насчитывается лишь единицы. Как так случилось, что юноша, получивший воспитание и образование в советское атеистическое время избрал для себя этот путь. Или в Вашей биографии было что-то особенное?
– Нет, моя биография как раз была абсолютно стандартной для цхинвальского паренька тех времен. Родился я здесь же в 1968 году, жил на бывшей улице Карла Маркса, сейчас она носит более патриотичное название — Осетинская. Детство провел, как и многие мои сверстники, на Лиахве. Там же, на речке, я и получил первые уроки общения с людьми. Дух, который тогда царил в городе, среди ребят, был особенным. Кроме порядочности и справедливости, у каждого было одно общее достоинство. Как только в нашей среде появлялось что-либо негативное, разлагающее, — ребята тут же общими усилиями «выбрасывали» это из общества. И так старались поступать все. Тогда не было такого, чтобы кто-нибудь сказал, что его это не касается или попросту бы прошёл мимо творящегося безобразия. О такой страшной беде, как наркомания, в то время никто даже слыхом не слыхивал, и даже если кто-нибудь позволял себе лишнее в выпивке, его сразу же пытались избавить от дурных наклонностей. Самым страшным определением для нарушившего устои было название «нишы лаг», оно звучало как приговор и означало, что он не достоин находиться среди городских ребят и должен как можно скорее пересмотреть свои взгляды по отношению к себе и к обществу. К великому сожалению, сегодня подростки позволяют себе любые вольности, скверно ругаются, причём друг на друга, и это уже стало нормой.
Образование я получил в шестой школе, и это было прекраснейшее время. В нашей школе было много замечательной молодежи, особенно выделялось старшее поколение. Здесь у нас был полнейший интернационал. Вместе учились грузины, армяне, греки, евреи, украинцы, русские не говоря уже о нас, осетинах. И никогда не бывало, чтобы кто-то даже упомянул о национальном вопросе. Ребята о таких вещах даже не задумывались. Они были очень талантливыми, сообразительными, почти все серьёзно занимались спортом. Но и среди нас выделялись еще более яркие личности. Впоследствии из них получились великолепные спортсмены, Олимпийские чемпионы, чемпионы мира и Европы, выдающиеся музыканты, да и просто большие оригиналы. И это совсем не удивительно, если вспомнить наших Учителей. Именно так, с большой буквы. Эти люди были не просто школьными преподавателями, не просто обучали учеников своему предмету, они воспитывали в нас Человека, они работали с нами, как наши вторые родители. Наши Учителя проявляли самую искреннюю, не фальшивую любовь к своим ученикам и старались сделать для них как можно больше полезного и доброго. То же самое было и в нашем вузе, тогда еще педагогическом институте. И в том, что в такой атмосфере воспитывались дети, из которых потом вырастали выдающиеся личности, повторю, нет ничего удивительного. Да и не могло быть по-другому у таких педагогов, как, скажем, один из самых любимых наших лекторов, ныне покойный Павел Васильевич Догузов, человек, которого все искренне уважали. Заметим, не боялись, а именно уважали. Через страх можно перешагнуть, а поступиться уважением к человеку невозможно, тогда человек предает самого себя…
– Как же Вы всё же пришли к истокам Веры, которая впоследствии привела Вас на стезю служения?
– После армии я вернулся доучиваться в наш институт. Потом началась война, развалился Союз, и всё встало с ног на голову. Стабильность, которая была во времена СССР, исчезла. В поисках заработка приходилось выезжать в разные города, и в какой-то момент я с друзьями оказался в Москве. В те времена в большом городе, чтобы добиться финансового успеха, даже относительного, надо было быть либо убийцей, либо вором. Времена были лихие, и редко кто с помощью своих умственных способностей «поднимался». В какой-то момент мой друг предложил пойти в церковь и приложиться к чудотворной иконе. В церкви было много людей, которые тоже целовали эту икону, и у меня, грешным делом, вдруг промелькнуло чувство брезгливости. Я всё же приложился к иконе, и после этого целый день у меня горели губы, как будто были обожжены перцем. Я понял, что это в наказание за мою брезгливость к самому чистому, и вот тогда я задумался о вечном в первый раз. Дальше стал замечать, что потребность в искренней Вере заложена в человеке от природы, и всё чаще находил эту потребность в себе. Однако несмотря на то, что тогда я ещё ничего не понимал ни в христианстве, ни в какой-либо другой религии, выбор мой был прост и, видимо, предопределён заранее. Я рассудил, что если мои предки были православными христианами, то и мне самим Богом велено придерживаться именно этой Веры. Я вернулся в родной город, и здесь по прошествии некоторого времени, мы с моим другом Иналом Тадтаевым крестились. Крестил нас будущий епископ Аланский Георгий, тогда ещё просто священник, отец Александр. И после этого он же за нами и присматривал, если так можно выразиться. Он часто звал нас на службы в церковь, объяснял нам основы христианства и старался больше с нами общаться. Мы стали сначала просто как миряне ходить на службы, но очень скоро нам стало понятно, что правда именно здесь, что здесь нам легко и приятно. Мы стали понимать — лучше находиться здесь, чем праздно шататься неизвестно где.
Потом, в самый, видимо, подходящий момент, отец Александр посадил нас перед собой и предложил выбрать жизненный путь. Сам он, естественно, подталкивал нас к тому, чтобы и мы стали служить Господу, то есть стали священниками. К тому времени я уже и сам отдавал себе отчёт в том, что пора бы сделать выбор. Сердцем понимал, что для меня главное Вера, и перестал видеть смысл в какой-нибудь другой карьере. Так что мой выбор был в принципе прост, а решение, как мне кажется, благодетельно. Для начала я просто стал служить в храме, священником становиться пока не хотел, но меня к этому подтолкнула сама жизнь.
Однажды мы поехали на церковное совещание в Воронеж, в один из катакомбных храмов, которые тайно действовали даже в советское время. В этом монастыре была монахиня Маргарита (Чеботарёва), всеми почитаемая женщина, которая впоследствии стала игуменьей. Я стоял рядом со священниками (я тогда был обычный иподьякон, у меня не было никакого сана, я просто допускался к алтарю), когда она подошла ко мне и спросила, кто я такой. Я назвал своё мирское имя — Яков. И она, то ли не расслышала, то ли специально переспросила несколько раз: «Дьякон?» — потом перекрестила меня и благословила. Мне в тот момент даже позавидовали старые заслуженные священники, так велика была сила благословения Маргариты!
Удивительно, но на следующий день тамошний епископ Лазарь предложил отцу Александру «произвести» меня в дьяконы! Отец Александр, не долго думая, сразу поставил передо мной вопрос ребром. В течение получаса я, рассудив, что если идти этой дорогой, то только вперёд, дал утвердительный ответ. Так я стал дьяконом и стал служить в нашем Храме Рождества Пресвятой Богородицы. А потом, Божьей милостью, мы перешли уже в юрисдикцию Греческой церкви и приехал владыка Амвросий, мой духовный отец. Именно он из меня и сделал священника. Вообще, владыка Амвросий явился именно тем человеком, который фактически способствовал возрождению Аланской епархии. Он приехал сюда, забрал с собой отца Георгия (Пухаева), сделал его епископом и он же ходатайствовал перед синодом Греческой церкви, чтобы в Южной Осетии было не просто благочиние, а была именно епархия. Он рукоположил в священники нас всех и приходится духовным отцом, опять же, всем священникам.
– Что побудило нас перейти «под крыло» греческой церкви, ведь раньше мы были в юрисдикции Русской Православной Церкви Зарубежья?
– Все просто. Русская Православная Церковь Зарубежья соединилась тогда с Московской патриархией, и одним из условий этого соединения стало то, что РПЦЗ на территории других церквей свои приходы должна закрыть, что она без колебаний и сделала. То есть, говоря простым языком, РПЦЗ, стараясь подружиться с Русской Православной Церковью, приняла её условие «упразднить себя» здесь и не общаться более с нами. Но тут надо уточнить один момент. РПЦЗ всегда находилась в тесном контакте с Греческой Православной Церковью, и наш переход состоялся просто как преемственный — от одних к другим, без всяких существенных проблем. Здесь хочется сказать ещё об одном моменте. Многие думают, что раз мы дружим с Греческой церковью, то мы как бы находимся под нею. Это в корне не верно. Мы, Аланская епархия, общаемся с ними как равные с равными. Как одна православная церковь с другой, ни больше, ни меньше. И нам необходимо иметь таких партнеров, мы же не самосвяты, в конце концов. Кое-какие вещи в церковном мире обязательно должны приходить извне, так положено. Такие устои в церкви складывались веками, и мы пока живем и служим по этим законам. Хотя мы епархия, но епархия национальная, и что еще более важно, наша епархия представляет независимое государство, а потому мы иногда себя называем Аланская церковь, и ничьи интересы это затрагивать не должно.
Здесь присутствует еще одна проблема, о которой хочется сказать отдельно. Если бы пять-шесть молодых людей выразили бы твердое желание пойти по пути служения Вере и Господу, и стали бы священниками, мы бы могли уже сейчас ставить вопрос об обретении статуса Аланской Православной Церкви! Но, увы, видимо, пока еще сильно наследие коммунистического времени, атеизма. В любом случае, пока у нашей молодежи есть предубеждения и заблуждения по поводу служения Вере, но мы, поверьте, стараемся исправлять эту ситуацию.
– К сожалению, сегодня приходится говорить не только о таких проблемах. Как бы Вы прокомментировали разговоры о том, что в нашей церкви случился чуть ли не раскол? И о Вашем, если так можно выразиться, «профессиональном несогласии» с отцом Георгием, о котором Вы отзываетесь, в принципе, положительно…
– К сожалению, не всегда бывает возможным говорить обо всем громко и во всеуслышание. И дело не в том, что кто-то что-то скрывает. Просто я один не могу отвечать за всех участников каких бы то ни было событий, тем более со страниц газет. Особенно, если это касается не только нас, но и большого количества других людей. Скажу больше. Я сейчас промолчу об этих событиях, чтобы ситуация не стала хуже. Но добавлю, обращаясь сейчас ко всем, кому небезразлична судьба нашей Веры и нашей церкви, к священнослужителям, к чиновникам, к простым людям. Мы открыты для любого диалога, мы готовы выслушать и понять любое мнение, даже если оно не совпадает с нашим. И если кто-то действительно заинтересован в спокойствии и стабильности нашей церкви и нашего государства, мы с необходимостью, а иногда и с удовольствием будем с ними обсуждать и решать сообща любые проблемы.
Что касается отца Георгия, то я со всей ответственностью могу сказать, что этот человек сделал для становления православия в Южной Осетии неимоверно много, несомненно, больше чем кто-либо другой. И эту пальму первенства у него не сможет отнять никто и никогда. И его место и в истории, и в церкви занять никто и никогда не сможет. Но я также со всей ответственностью могу сказать, что он в последнее время допускал слишком много серьезных просчетов, и лично я ему об этом говорил не раз. Нельзя принимать судьбоносные для целого народа решения единолично!
Если же говорить формально, то отец Георгий четыре года подряд писал прошения об отставке, и в последний раз Синод его просьбу удовлетворил. Как бы то ни было, я считаю, что сейчас не время для оправдывания себя или очернения других. Просто скажу еще раз, мы всегда открыты для диалога! Для того, чтобы окончательно расставить все точки над i, мы даже сами инициируем сбор всех участников и заинтересованных в этом деле лиц, включая представителей Парламента, Правительства и других компетентных ведомств. И пусть все выскажутся откровенно на этом собрании. Если все участники укажут нам на наши ошибки, мы обещаем их исправить, но то же самое должны сделать и другие.
– Как стало казаться лично мне, в последнее годы в наш главный храм ходят одни и те же прихожане. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что со временем в нашем главном храме людей, которые хотя бы еженедельно выстаивают службу, больше не становится. Что тому является причиной, может размеры самого храма? Может быть наша церковь попросту уже не может вместить больше людей, или вы не слишком активно их привлекаете? А может причина в чем-то другом?
– Это действительно так. И причин тут несколько. И главная из них не только в том, что храм чисто физически не может уже вместить за раз большее количество прихожан. Дело в том, на мой взгляд, что наш главный на сегодня храм свой социальный ресурс собрал уже давно. Разумеется, нельзя сказать, что если к нам, допустим, приходит двести человек, то в Осетии верующих всего двести. Их, конечно, намного больше. Но, согласитесь, что не каждый житель, скажем, «Шанхая» или московского микрорайона имеет возможность активно посещать храм, поскольку он элементарно расположен далековато от его дома. Вот, если бы мы смогли построить по небольшому храму в отдаленных районах города, то, уверяю вас, прихожан бы в них сразу стало приходить большое количество. Здесь можно привести пример наших предков. Вспомните, сколько церквей располагалось на территории нынешнего Цхинвала? Город наш называли городом тридцати семи церквей! Это означает, что практически в каждом дворе располагался, возможно, небольшой, но храм, и людям не приходилось далеко ходить за молитвой и благословением. Каждый храм приводит к себе своих(!) прихожан, это непреложная истина! Нам сейчас о таком количестве приходится только мечтать, но думаю, что в городе жизненно необходимо построить еще хотя бы три-четыре храма, и тогда, думаю, мы сможем привлечь в них гораздо больше прихожан, чем сейчас. Могу еще сказать, что этим мы уже занимаемся вместе с городскими ребятами. Препятствий, как всегда, много, но надежда на положительный результат есть.
– С городом, примерно, понятно. А как же районы нашей Республики? Ведь там проживает не меньшее количество верующих?
– Как раз сейчас мы ставим большую срубную церковь в Знауре. Работы идут почти без заминок, весной мы уже поставим крышу, а там, даст Бог, к концу лета сможем провести первую службу и принять первых прихожан. Обязательно нужно строить храм в Дзау, ведь это географический, да и не только, центр Южной Осетии, и вообще, самый большой район нашего государства, и просто непозволительно, чтобы там не было храма. Мы эти вопросы поднимаем часто, и возможно в скором времени нам удастся начать работы в этом направлении. Необходимо строить в Квайса, там, уверяю вас, народ, преимущественно, высокодуховный, в Ленингоре, и во многих других местах.
Но сейчас самая наша главная проблема немного в другом. Церковь рождается тогда, когда есть священник, когда есть кому служить! А если нет священника, то вы понимаете, конечно, что ничего поднять не удастся, тем более, такое большое и сложное дело как религия.
Мы своими силами пытаемся выправлять ситуацию, хотя, разумеется, и у нас не все получается гладко, и мы порой ошибаемся, а как же без этого? Ведь и мы миром рождены! Но очень бы хотелось, чтобы государство обратило, наконец, свое внимание на церковь, и стало хоть немного помогать нам. Сейчас мы от государства не получаем ровно никакой помощи.
– Что касается размножившихся за последнее время сект, вы как-нибудь боритесь с ними или другими проявлениями неофициальных видов религии?
– Прежде всего, думаю, надо уточнить, чем православная церковь отличается от сект. Мы не навязываем свое учение, и не тащим людей в церковь силой. А потому и бороться с сектами мы, естественно, не можем кулаками и запретами, это попросту бессмысленно. Мы не можем оскорблять действием веру человека, даже если она не совсем, на наш взгляд, правильная. Наше главное оружие в борьбе с ними – это кропотливая разъяснительная работа, которую мы активно проводим на наших службах. Здесь опять же хочется сказать, что если бы в городе и в крупных селах было побольше храмов, где служат священники, я вас уверяю, количество сектантов бы сократилось как минимум процентов на пятьдесят.
– Практически всю беседу мы говорили о проблемах. И в жизни, и в церкви. Не жалеете ли Вы, что выбрали этот не слишком легкий для любого человека жизненный путь?
– Ни на минуту. Наоборот, я почти уверен, что сильно бы пожалел, если бы выбрал что-то другое. Да, проблем хватает, а где их нет? Во всяком случае, я твердо знаю, что дело, которым я занимаюсь – честное и правильное. И возможно, именно сейчас я подхожу к тому моменту, когда приходит опыт. А это значит, что надо в служении людям и Господу Богу двигаться только вперед!
Инал Тибилов
Юго-осетинская газета «Республика»
